Прогулка по Лондону

Мы встретимся в Лондоне в час, когда гаснет солнце и, зажигаются огни, когда город становится призрачным и гулким, когда сильнее пахнут гиацинты и громче шелестят фонтаны. В этот зыбкий час замирает дневная суета вокруг музеев и магазинов, пустеет чопорный Сити, кукольный Кенсингтон, и праздная толпа перекочевывает поближе к теплым запахам пабов, тратторий и китайских ресторанчиков, к ослепительным подъездам Театра Дистрикт и игрушечным площадям Сохо.
Мы встретимся на Лейстер-сквер, где любопытные статуи разглядывают нас из-за ограды. Часы на Швейцарском центре начинают свой вечный спектакль, выводя из темноты то веселых, то грустных скрипачей, девушек в красных юбках, коров, собак и детей, и альпийские колокольчики звенят на белых коровьих шеях в такт их шагам. Здесь день и ночь не редеет толпа, в которой намешаны панки, янки, хиппи, яппи, добропорядочные бюргеры и русские туристы, коккни, кокотки, денди и пражские студенты.
Заливаются мексиканские свистелки, лысый толстяк терзает волынку, а рядом кто-то запел, и кто-то подхватил, и уже получился хор, а веселый негр в зеленой шляпе дирижирует свернутой газетой. Не за монету поют – для чистого удовольствия. И варится прямо на улице рис, и вскрываются устрицы, и огромные апельсины сияют, как спелые фонари.
Мы начнем нашу ночь в “Луне под водой”. Мы протиснемся вдоль длинной стойки и устроимся рядом со стариком-шотландцем в клетчатой юбке. Он допьет свою пинту пива, подмигнет нам и выйдет на волю, в сияющую теплую ночь. И мы выйдем вслед за ним.
Мы будем кружить по улочкам Сохо, вдыхая сытный дух японских, индийских, итальянских, тайских ресторанов, пройдем сквозь пагоды Чайнатауна и будем тыкаться в Чэринг-кросс и в Апельсиновую улицу, пока не найдем низкую старую церковь. По широким ступеням мы поднимемся в мерцание свечей, где переговариваются хор и орган, а служба идет почему-то по-французски.
Заблудившись под китайскими фонариками и разноцветными драконами, мы поужинаем у малайцев: тонкий фарфор, костяные палочки, острый запах незнакомых специй, в ведерке со льдом – запотевшая бутылка французского вина. Старый шотландец заглядывает в окно – уж не по нашу ли душу?
Снова ночь. Мы идем к Пикадилли – наугад, на шум толпы и далекую музыку. Рок-серкус, круглые сутки нон-стоп Лондонского павильона: концерты, рестораны, магазины, механические ребята отчаянно свингуют на балконе. Сквозь какофонию городского шума и сразу нескольких павильонных музык проступает голос живого саксофона – черный парень, прислонившись к стене и забыв обо всем на свете, лабает свой уличный джаз.
Пикадилли-серкус не засыпает и не умолкает никогда. Если случается передышка у машин и музыкантов, вступает мощное соло шумного фонтана, бьющего прямо из стены дома. Там вздыбились огромные тяжелые кони, и девочка моет яблоко в пенной струе. Музыка, кони, вода, огни – и надо всем этим пьянящим круговоротом парит маленький отважный Эрос, такой хрупкий и изящный, что страшно за него. Кто же поверит в холодность англичан, если одну из самых красивых площадей в центре своей столицы они увенчали статуей Эроса?
Мы махнем ему на прощанье и выйдем сквозь сияющую зеленую Берлингтонскую аркаду на Бонд-стрит – мимо роскошных магазинов со швейцарами и швейцарцами, мимо мехов и бриллиантов, мимо белого флага “Сотби” – он, оказывается, и в самом деле существует! Она скучновата, эта роскошная роскошь в великолепном великолепии, и мы не задержимся возле нее.
Давай не будем выбирать улицы. Давай пойдем наугад и непременно заглянем в какой-нибудь паб, один из семи тысяч лондонских пабов. Или в два. Мы будем пить черный густой “Гиннесс” и легкий золотистый эль, рассматривая старые гравюры, или слоновьи ружья, или звериные чучела, или что там будет еще. А может быть, спустимся к старику Гордону. В 1364 году с ним случилась неплохая история: король Эдвард III разрешил этому почтенному горожанину заниматься виноделием и торговлей. С тех пор в подвальчике на Уиллирс-стрит всегда можно промочить горло. Уже 634 года под закопченным сводчатым потолком, до которого легко дотянуться, не вставая со стула, пьют и закусывают, и свечи по-прежнему оплывают в горлышках пузатых бутылок. Сиживали здесь Киплинг, Честертон, Вивьен Ли, сэр Лоуренс Оливье. Нынешний хозяин бара, сэр Льюис Гордон, чье семейство уже двести лет поставляет в Лондон вина, не счел необходимым менять интерьер или порядки заведения. Что и говорить – англичане несколько консервативны.
Мы бредем к метро, к круглой лондонской “трубе”, но почему-то оказываемся возле длинной колонны с терпеливым адмиралом Нельсоном наверху. Закрыта на ночь Национальная галерея, Трафальгарская площадь спит. Спит Уайтхолл – не слишком-то он сейчас белый со своими темными министерскими окнами и пустыми арками. Спят лошади в гвардейских конюшнях, спят пеликаны в Сент-Джеймсском парке, и ручные белки, и черные лебеди. Мы пройдем мимо кружевной громады Вестминстерского аббатства с ярко освещенными башенками и ослепшими в темноте витражами. Давно уже закончилась служба, но последний аккорд органа еще бьется о древние стены. Они стоят немыслимо долго: в седьмом веке здесь уже было аббатство, и последние девятьсот лет британские монархи коронуются перед его алтарем. Что и говорить – это довольно старый город.
К этой живой древности невозможно привыкнуть: пабы, в которых сидят и пьют уже шестьсот лет, церкви, где молятся почти тысячелетие… И ведь не то, что сохраняют древние камни старых стен, а именно пьют и именно молятся, живут в них, что ни говори! Только Лондонский мост из детской песенки все падает и падает, и не помогут ему ни железо, ни камни – только старый солдат с глиняной трубкой – наверное, веселый бифитер из Тауэра в красном мундире.
Из темноты вырастает Парламент с его пинаклями, щипцами, фиалами, нервюрами и прочими архитектурными излишествами. Мы постоим немного у ворот, где Лев и Единорог стерегут ночную тишину, а когда повернем к Темзе, Биг Бен отсчитает наши шаги.
Свет фонарей на набережных отражается в черной воде. Мосты уже разведены. Хочешь, на случайном катере мы поплывем на Собачий остров, заберемся в небоскреб Канареечной верфи – и город послушно ляжет перед нами, следуя прихотливым изгибам реки? Или сядем в ночной автобус, чтобы вернуться туда, где ночь съедена яркими огнями, где до утра будет музыка, праздник и жизнь, а утром… Но это будет уже утром.

turistua.com